РУСОФОБИЯ

Но если и принять, что обостренный русофобский характер литературы "Малого Народа" объясняется влиянием каких-то еврейских националистических течений, то все же остается вопрос: почему некое течение еврейского национализма может быть проникнуто таким раздражением, чтобы не сказать - ненавистью к России, русской истории и вообще русским? Ответ будет очевидным, если обратить внимание на ту проблему, с которой так или иначе соприкасается почти каждое произведение русофобской литературы: КАКОЕ ВЛИЯНИЕ НА СУДЬБУ ЭТОЙ СТРАНЫ ОКАЗАЛ БЕСПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ПРИЛИВ ЕВРЕЙСКИХ НАЦИОНАЛЬНЫХ СИЛ В ПОЛИТИЧЕСКУЮ ЖИЗНЬ - КАК РАЗ В ЭПОХУ ВЕЛИЧАЙШЕГО КРИЗИСА В ЕЕ ИСТОРИИ? Вопрос этот должен быть очень болезненным для еврейского националистического сознания.

Действительно, вряд ли был в Истории другой случай, когда на жизнь какой-либо страны выходцы из еврейской части ее населения оказали бы такое громадное влияние. Поэтому при любом обсуждении роли евреев в любой стране опыт России очень долго будет одним из основных аргументов. И прежде всего в нашей стране, где мы еще долго обречены распутывать узелки, затянутые в ту эпоху. С другой стороны, этот вопрос становится все более актуальным во всем мире, особенно в Америке, где как раз теперь "лобби" еврейского национализма достигло такого необъяснимого влияния, когда в основных вопросах политики (например, отношения с СССР или нефтедобывающими арабскими странами) на решения влияют интересы численно небольшой группы населения или когда конгрессмены и сенаторы упрекают президента в том, что его действия могут ослабить государство Израиль - и президент вместо того, чтобы напомнить им, что они должны руководствоваться американскими, а не израильскими интересами, извиняется и доказывает, что никакого урона Израиль не понесет [Вот один из бесчисленных примеров. В передаче от 29 апреля 1979 г. "Голос Америки" начал сводку последних известий с сообщения о том, что четыре еврея, осужденные в СССР за попытку угона самолета и теперь амнистированные, прибыли в Израиль. "Их освобождение рассматривается как попытка Москвы добиться расширения советско-американской торговли". Все уже так приучены, что никому не надо объяснять, какое же отношение имеет освобождение четырех еврейских террористов к советско-американской торговле? И никого не удивляет, что госдепартамент организует прессконференции террористам, что их принимают высшие официальные лица США, они выступают в английском парламенте.] . В такой ситуации, естественно, может возникнуть желание познакомиться с тем, к каким последствиям подобное же влияние привело в судьбе другой страны.

Эта проблема никогда еще, насколько мне известно, не поднималась русской стороной (здесь, а не в эмиграции). Но другую сторону она явно беспокоит и все время всплывает в литературе "Малого Народа" и в произведениях новейшей эмиграции. Проблема часто хоть и называется, но либо формулируется так, что нелепость, неуместность самого вопроса становится совершенно очевидной, либо тут же закрывается при помощи первого попавшегося аргумента. Например, "революцию делали не одни евреи", утверждает аноним NN, блистательно опровергая взгляд, что "революцию делали одни евреи" (который, впрочем, никаким разумным человеком и не мог быть высказан). Один автор в "Континенте" признает участие евреев в революции на 14% (?!) - "вот за эти 14% и будем отвечать!" Вот еще пример: пьеса "Утомленное солнце" (вообще замечательная клокочущей ненавистью к русским), напечатанная в издающемся на русском языке в Тель-Авиве журнале. Автор - Нина Воронель, недавний эмигрант из СССР (может быть, пьеса здесь и писалась?). В пьесе трус и негодяй Астров спорит с чистым, принципиальным Веней. Астров кричит:"...ответственности вы не несете, но устраиваете нам революции, отменяете нашего Бога, разрушаете церкви". - "Да чего вы стоите, если вам можно революцию устраивать!" - парирует Веня. Многие авторы отвергают мысль о сильном еврейском влиянии на русскую историю как оскорбительную для русского народа, хотя это единственный пункт, в котором они готовы проявить к русским такую деликатность. В недавней работе Померанц так и кружит над этим "проклятым вопросом". То он спрашивает, были ли евреи, участвующие в революционном движении, на самом деле евреями, - и признает вопрос неразрешимым:

"А кто такой Врангель (т. е. немец ли?). Троцкий? Это зависит от ваших политических взглядов, читатель". То открывает универсальную закономерность русской жизни - что в ней всегда ведущую роль играли нерусские: "Даже в романах русских писателей какие фамилии носят деловые, энергичные люди? Констанжогло, Инсаров, Штольц... Тут уже заранее было приготовлено место для Левинсона". Ставится даже такой "мысленный эксперимент": если бы опричника Федьку Басманова перенести в наш век и сделать наркомом железнодорожного транспорта, то у него, утверждает автор, поезда непременно сходили бы с рельсов, а вот "у мерзавца Кагановича поезда ходили по расписанию (как раньше у Клейнмихеля)" - хотя должен был бы автор помнить тот первозданный хаос, который царил на железных дорогах, когда ими распоряжался "железный нарком"! И наконец, намекает, что если и было что-то там, ну... не совсем гуманное, то в этом виноваты сами русские, такая у них страна: "Блюмкин, спьяну составляющий список на расстрел, немыслим в Израиле: нет ни пьянства, ни расстрелов". (За исключением разве расстрелов арабских крестьян, как в деревне Дейр-Ясин! - Авт.) Последнее рассуждение сквозит подтекстом и во всей русофобской литературе: если что и было, во всем виноваты сами русские, у них жестокость в крови, такова вся их история. Именно этот лейтмотив и придает такой яркий антирусский оттенок идеологии современного нам "Малого Народа", именно поэтому возникает необходимость снова и снова доказывать жестокость и варварство русских.

Впрочем, в такой реакции нет ничего специфически еврейского: в прошлом каждого человека и каждого народа есть эпизоды, о которых вспоминать не хочется, куда легче внушить себе, что вспоминать не о чем. По-человечески удивляться надо скорее тому, что были честные и мужественные попытки разобраться в том, что произошло. Такой попыткой был сборник "Россия и евреи", изданный в Берлине в 1923 г. Были и другие попытки. Они вселяют надежду, что отношения между народами могли бы определяться не эгоизмом и взаимной ненавистью, а раскаянием и доброжелательностью. Они приводят к важному вопросу: нужно ли нам размышлять о роли евреев в нашей истории, неужели не достаточно у нас своих грехов, ошибок и проблем? Не плодотворнее ли путь раскаяния каждого народа в своих ошибках? Безусловно, это - высшая точка зрения, и от сознания своих исторических грехов не уйти никуда, как это ни трудно, особенно перед лицом злобных и недобросовестных нападок, подобных тем, которые мы в большом числе приводили. Но совершенно очевидно, что человечество далеко еще не созрело для того, чтобы ограничиваться лишь этим путем. Если перед нами болезненная проблема, от понимания которой зависит, быть может, судьба нашего народа, то чувство национального самосохранения не допускает, чтобы мы от нее отворачивались, запрещали себе думать о ней в надежде, что другие за нас ее разрешат. Тем более что надежда эта очень хрупкая. Ведь и те попытки анализа взаимоотношений евреев с другими народами, о которых мы говорили, сколько-нибудь широкого отклика не вызвали. Авторы сборника "Россия и евреи" очень ярко описывают враждебное отношение, которое они встретили в эмигрантской еврейской среде, о них писали: "отбросы еврейской общественности..." И так же дело обстоит и сейчас: например, А. Суконик, напечатавший в "Континенте" рассказ, где выведен несимпатичный еврей, немедленно был обвинен в "антисемитизме".

Да и всем этим можно было бы еще пренебречь, если бы речь шла о судьбах каждого из нас индивидуально, но ведь ответственны же мы и перед своим народом, так что, как эта проблема ни болезненна, уклониться от нее невозможно.

А обсуждать ее нелегко. Жизнь в стране, где сталкиваются столько национальностей и национальные чувства обострены до предела, вырабатывает, часто даже неосознанную, привычку осторожно обходить национальные проблемы, не делать их предметом обсуждения. Чтобы высказаться по этому вопросу, надо преодолеть внутреннее сопротивление. Однако выбор уже сделан теми авторами, взгляды и высказывания которых мы привели. Нельзя же в самом деле предположить, чтобы один народ, особенности его истории, национального характера и религиозных взглядов - обсуждался (часто, как мы видели, крайне злобно и бесцеремонно), а обсуждение других было бы недопустимо.

Но здесь нам монолитной глыбой перегораживает путь глубоко укорененный, внушенный запрет, делающий почти безнадежной всякую попытку разобраться в этом вопросе. Он заключается в том, что всякая мысль, будто когда-нибудь или где-нибудь действия каких-то евреев принесли вред другим народам, да даже всякое объективное исследование, не исключающее с самого начала возможность такого вывода, объявляется реакционным, неинтеллигентным, нечистоплотным.

Взаимоотношения между любыми нациями: немцами и французами, англичанами и ирландцами или персами и курдами можно свободно обсуждать и объективно указывать на случаи, когда одна сторона пострадала от другой. Можно говорить об эгоистической позиции дворянства, о погоне буржуазии за прибылями или

о закоренелом консерватизме крестьянства. Но по отношению к евреям подобные суждения, независимо от того, оправданы они или нет, с этой точки зрения в принципе запрещены. Такой, нигде явно не высказанный и не записанный запрет строго соблюдается всем современным цивилизованным человечеством, и это тем больше бросается в глаза, чем более свободным, "открытым" претендует быть общество, а разительнее всего - в Соединенных Штатах.

Яркий пример обнаженного применения этого положения - в недавней статье Померанца. В одной статье он обнаруживает фразу: "Аппарат ЧК изобиловал латышами, поляками, евреями, мадьярами, китайцами" и по этому поводу пишет:

Он перечисляет, безо всякого лицемерия, латышей, поляков, евреев, мадьяр и китайцев. Опасное слово засунуто посредине так, чтобы его и выдернуть нельзя было для цитирования.

Слово "опасное" подчеркнуто мною. Очень хотелось бы понять, как Померанц объясняет, что опасно именно это "засунутое в середину" слово, а не то, например, которое стоит в конце, хотя китайцев в мире в 50 раз больше, чем евреев. И никак уже не опасно было ему назвать русских "недоделками" и "холуями"? Очень характерно, что Померанц отнюдь не оспаривает самого факта, он даже иронизирует над осторожностью автора:

Однако позвольте, разве евреи действительно играли третьестепенную роль в русской революции? Поменьше поляков, побольше мадьяр? Современники смотрели на эти вещи иначе...

Он просто предупреждает, что автор подходит к границе, переступить которую недопустимо.

И в этом Померанц прав - "слово" действительно опасное! На каждого, осмелившегося нарушить вышеуказанный запрет, обрушивается обвинение в "антисемитизме". Откровенный Янов этим грозит особенно неприкрыто. Упоминая о "националистах", он говорит:

...возразят они мне, что антисемитизм - атомная бомба в арсенале их оппонентов. Но если так, то почему бы не лишить своих оппонентов их главного оружия, публично отрекшись... и т. д.

Это "главное оружие" не уточненных Яновым "противников национализма" действительно является "оружием устрашения", сравнимым с атомной бомбой. Недаром в наше время опасную тему обходят самые принципиальные мыслители, здесь умолкают самые смелые люди.

Что же представляет собой эта "атомная бомба"? Всем известно, что антисемитизм грязен, некультурен, что это позор XX века (как, впрочем, и всех других веков). Его объясняли дикостью, неразвитостью капиталистических отношений, или, наоборот, загниванием капитализма, или еще завистью менее талантливых наций к более талантливой. Бебель считал его особой разновидностью социализма: "социализмом дураков". Сталин - "пережитками каннибализма", Фрейд объяснял антипатией, вызываемой обрезанием у необрезанных (у которых обрезание подсознательно ассоциируется с неприятной идеей кастрации). Другие считали его пережитком маркионитской ереси, осужденной во II веке Церковью, или хулой на Богоматерь. Но никто никогда не разъяснил то, с чего, казалось бы, надо было начать, что это такое, антисемитизм, что подразумевается под этим словом? По сути-то, речь идет о том самом запрете: не допустить даже как предположения, что действия каких-то еврейских групп, течений, личностей могли иметь отрицательные последствия для других. Но так открыто его формировать, конечно, нельзя. Поэтому и напрасно добиваться ответа, его дано не будет, ибо тут и заключается мощь этой атомной бомбы: в том, что вопрос уводится из сферы разума в область эмоций и внушений. Мы имеем дело с символом, знаком, функции которого - мобилизовать иррациональные эмоции, вызвать по сигналу прилив раздражения, возмущения, и ненависти. Такие символы или штампы, являющиеся сигналом для спонтанной реакции, -- хорошо известный элемент управления массовым сознанием.

И применяют обычно штамп "антисемитизма" именно как средство воздействия на эмоции, сознательно игнорируя логику, стремясь увести от всякого с ней соприкосновения. Яркие примеры можно встретить у автора, вообще весьма озабоченного этой темой, - А. Синявского. В уже цитированной нами статье в № 1 журнала "Континент", он пишет:

Здесь уместно сказать несколько слов в защиту антисемитизма в России. То есть: что хорошее скрыто в психологическом смысле в русском недружелюбии (выразимся так помягче) к евреям.

И разъясняет, что сколько бы бед русский человек ни натворил, он просто не в силах постичь, что все это получилось от его же собственных действий, и валит грех на каких-то "вредителей" - в частности, на евреев. Но дальше, поднимаясь до пафоса, автор по поводу еврейской эмиграции (до которой, конечно, евреев довели русские), восклицает: "Россия - Мать, Россия - Сука, ты ответишь и за это очередное, вскормленное тобой и выброшенное на помойку (?) дитя".

Видите, автор даже берет русских под защиту, старается, сколько возможно, извинить их антисемитизм, найти в нем что-то "хорошее", ибо ведь они не ведают, что творят, а в более современной терминологии - невменяемы (хотя Россия - Сука все же ответит и за это, и за что-то еще...). И уже от такого защитника читатель принимает на веру, без единого доказательства, утверждение о том, что "недружелюбие" русских к евреям как нации действительно существует, и не задумывается, всегда ли евреи "дружелюбны" к русским.

В каком другом вопросе такой трюк сошел бы с рук! А тут эти мысли признаются столь важными, что в английском переводе сообщаются американскому читателю.

В более поздней статье того же автора приводится несколько высказываний "писателя Н. Н." вроде того, что еврейские погромы были и при Мономахе или что сейчас в московской организации Союза писателей евреев 80%. Не пытаясь ни оценить правильность этой цифры, ни то, какое влияние подобное положение вещей могло бы оказать на развитие русской литературы, автор утверждает, что Н. Н. призывает "приступить к погромам, опоясавшись Мономахом" и даже "мы имеем дело (...) с православным фашизмом". Видно, что цель - увести читателя с неуютной для автора почвы фактов и размышлений. Вместо этого внушается образ русских - почти невменяемых недоумков, а любые неприятные высказывания перекрашивают под призывы к погрому. В русофобской литературе мы встречали такие уверенные обвинения русских в отсутствии уважения к чужому мнению! Авторы так часто прокламировали "плюрализм" и "толерантность", что мы, казалось бы, могли рассчитывать встретить эти черты у них самих. Однако когда они сталкиваются с болезненными для них вопросами, то не только не проявляют терпимости и уважения к чужому мнению, но без обиняков объявляют своих оппонентов фашистами и чуть ли не убийцами. А ведь как раз в трудных, болезненных ситуациях только и проверяются и "плюрализм" и "толерантность". Если пытаться на этой модели понять, что же подразумевают авторы под свободой мысли и слова, то ведь, может показаться, что они понимают ее как свободу своей мысли и свободу слова лишь для ее выражения!

Более рационально, аргументированно тот же запрет высказывается в такой форме: неоправданно любое суждение о целом народе, этим отрицается автономность человеческой индивидуальности, одни люди становятся ответственными за действия других. Но, приняв такую точку зрения, мы должны были бы вообще отказаться от применения в истории общих категорий: сословие, класс, нация, государство. Впрочем, подобных возражений почему-то не вызывают ни такие мысли, что "Россией привнесено в мир больше зла, чем любой другой страной", ни раздающиеся в последнее время в США требования (еврейских авторов) больше освещать вклад (разумеется, положительный) евреев в американскую культуру (тоже ведь - суждение о целой нации!).

Главное же, никакого отрицания индивидуальности здесь не происходит. Мы, например, привели выше аргументы в пользу того, что разбираемая нами русофобская литература находится под сильным влиянием еврейских националистических чувств. Но ведь не все же евреи принимают в этой литературе участие! Есть и такие, которые против нее возражают (некоторых из них мы назвали выше). Так что здесь вполне остается свобода проявления своей индивидуальности и ни на кого не возлагается ответственность за действия, им не совершенные.

Раз уж мы произнесли слово "ответственность", то позволим себе еще одно разъяснение. В этой работе мы вообще отказываемся от всяких "оценочных суждений", от постановки вопроса "кто виноват?" ( и насколько). Дальше мы попытаемся лишь понять: что же происходит? Как отразилось на истории нашей страны та роль, которую некоторые слои еврейства играли в течение "революционного века" - от середины XIX до середины XX века?